Когда теряет равновесие

Твое сознание усталое,

Когда ступеньки этой лестницы

Уходят из под ног,

Как палуба,

Когда плюет на человечество

Твое ночное одиночество, -

Ты можешь рассуждать о вечности

И сомневаться в непорочности

Идей, гипотез, восприятия

Произведения искусства,

И кстати - самого зачатия

Мадонной

Сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности

С ее глубокими могилами,

Которые потом,

За давностью,

Покажутся такими милыми.

Да, лучше поклоняться данности

С короткими ее дорогами

Которые потом до странности

Покажутся тебе широкими

Покажутся большими, пыльными,

Усеянными компромиссами,

Покажутся большими крыльями,

Покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности

С убогими ее мерилами,

Которые потом до крайности,

Послужат для тебя перилами,

/Хотя и не особо чистыми/

Удерживающими в равновесии

Твои хромающие истины

 (Из Марциала)

 *
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
 Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
 чем наряда перемены у подруги.

Дева тешит до известного предела -
 дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
 ни объятье невозможно, ни измена!
*
Посылаю тебе, Постум, эти книги
 Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
 Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
 Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
 лишь согласное гуденье насекомых.
*
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
 был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
 он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем.
 Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
 Даже здесь не существует, Постум, правил.
*
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
 но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
 лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.
 Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники - ворюги?
 Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
*
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
 я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
 все равно, что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
 Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
 он и будет протекать на покрывало.
*
Вот и прожили мы больше половины.
 Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
 Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
 Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум,- или где там?
 Неужели до сих пор еще воюем?
*
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
 Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
 Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
 Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
 и скажу, как называются созвездья.
*
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
 долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
 там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
 в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
 чтоб за ту же и оплакивали цену.
*
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
 Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
 Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
 Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
 Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.